Диалог и коммуникация в науке.

Что означает общение для учёных? Как актуализировать личные знания и опыт в современных условиях? Новые формы диалога и коммуникации в науке, какие они? Эти и другие, подобные вопросы встают перед исследователями научного знания в условиях современности. Развитие науки и технологий предполагает изменение и форм коммуникаций и диалога. Новые "правила" общения предоставляют огромные возможности в передаче информации, раскрывают формы пути её изложения, обсуждения и реализации на практике. Скорость информационных потоков растёт в геометрической прогрессии, предоставляя практически неограниченное пространство для творческого познания и научного развития. Однако, у каждой медали есть две стороны. Вместе с предоставлением новых возможностей, расширение, автоматизированность, технологичность и механистическая систематизация информации, таит в себе ряд новых вызовов и проблем. К ним можно причислить следующие:

1) Доступность и обширность информации создаёт поверхностность в её изучении;

2) Механистическая систематизация и глобализация управления информацией в будущем грозит создать монополию на владение истинным знанием с передачей прав на пользование только "избранным" членам закрытых сообществ;

3) Подконтрольность информационных потоков, управление извне (искажение, удаление, запрещение, блокировка и т. д.)

4) Противоречие принципов научности принципам капиталистического общества (предоставление информации только за плату, ограничение бесплатных ресурсов и т.д.);

5) Паразитическое управление процессами жизнедеятельности в мировом масштабе с помощью глобализации и коммерциализации информационных ресурсов.

Все эти проблемы и многие другие подобные, можно с успехом решать если вспомнить и применить старые научные основы и принципы для новых условий. Для начала, будет достаточно вспомнить Р. Мертона и его 4 правила.

Первая социологическая модель науки.

Систематические социологические исследования научной деятельности развернулись на основе принципиально новой аналитической концепции, предложенной Р.Мертоном[1]. Его общая схема рассмотрения науки как социального института давала возможность строить систему теоретически когерентных эмпирических исследований и изучать научную деятельность как целостный феномен. Упрощенно эта схема выглядит следующим образом. Наука есть институт по производству достоверного знания. Основным механизмом, определяющим функционирование науки, является совокупность норм, действующих в научном сообществе и регулирующих профессиональную деятельность ученых. Сила же, обеспечивающая движение этого механизма, – институционально подкрепляемое стремление каждого ученого к профессиональному признанию. Р.Мертона принято считать основоположником «институциональной» социологии науки, так как главным в его концепции является развертывание представления о науке как социальном институте. В сочетании с функционалистской методологией такой подход обусловливает нормативный характер мертоновской социологии науки. В рамках этой парадигмы все исследования научной деятельности зиждутся на представлении, что функционирование науки определяется поддержанием специфической системы ценностей и норм поведения. Они обеспечивают как своеобразие данного социального института по сравнению с другими, так и его стабильное функционирование. Еще в 1942 году, стремясь выявить своеобразие науки среди других социальных институтов, Мертон попытался идентифицировать ее нормы и сформулировал «научный этос», ставший затем широко известным[2]. Предложенный им тогда набор из четырех императивов (универсализм, коллективизм, бескорыстность и организованный скептицизм) сохранялся как исходное представление о нормативных регулятивах науки многие годы (тридцать лет почти неизменным, а затем – как объект критики и полемики). Когда в 60-х годах интерес социологов сместился на внутреннюю жизнь науки, императивы мертоновского научного этоса приобрели значение «правил» деятельности для членов научного сообщества, а процесс познания стал рассматриваться ими как деятельность по правилам. Социологи сосредоточили все внимание на функционировании науки как относительно самостоятельного замкнутого социального института. Для чего он существует? В чем состоит специфика деятельности в рамках этого института? Какими правилами руководствуются его члены? Чем поддерживается единство их действий? На основе какой структуры функционирует этот институт? То есть на первый план выдвинулись вопросы о ценностях, нормах, ролях, санкциях, системе стратификации и т.п.

Поскольку в теоретической системе описания науки Р.Мертона представление о нормах является исходным и первые возражения в ее адрес возникли также именно по этим вопросам, следует, по-видимому, рассмотреть эту фундаментальную часть концепции подробнее. Каковы нормы научной деятельности? На чем основана действенность этих неписанных законов? В чем их роль для деятельности отдельного ученого и функционирования всей науки? Правила, регулирующие поведение в науке, не имеют статута юридических законов. Их действенность, по Мертону, связана с ориентацией членов научного сообщества на определенный комплекс ценностей и норм[3], который характерен для этого социального института. Нормы выражаются в форме позволений, запрещений, предписаний, предпочтений и т.п. Эти императивы, передаваемые наставлением и примером и подкрепленные санкциями, составляют исторически сложившийся «этос науки», который является образцом профессионального поведения. Как уже было отмечено, сформулированный Р.Мертоном этос состоял из четырех норм, обозначенных им терминами «универсализм», «коллективизм», «бескорыстность» и «организованный скептицизм»[4]. (Позднее Б.Барбер добавил еще «рационализм» и «эмоциональную нейтральность»[5].) Поясним содержание, вложенное Р.Мертоном в эти термины. Императив универсализма порождается вне-личностным характером научного знания. Поскольку утверждения науки относятся к объективно существующим явлениям и взаимосвязям, то они универсальны и в том смысле, что они справедливы везде, где имеются аналогичные условия, и в том смысле, что их истинность не зависит от того, кем они высказаны. Надежность нового знания определяется по внеличностным критериям: соответствию наблюдениям и ранее подтвержденным знаниям. Ценность научного вклада не зависит от национальности, классовой принадлежности или личных качеств ученого. Под универсализмом понимается независимость результатов научной деятельности от личностных характеристик ученого, делающего очередной вклад в науку. Ограничение продвижения в науке на основании чего-то иного, кроме недостатка научной компетентности, – прямой ущерб развитию знания.

Универсализм проявляет себя в провозглашении равных прав на занятия наукой и на научную карьеру для людей любой национальности и любого общественного положения. Он обусловливает интернациональный и демократический характер науки[6].

Коллективизм[7]. Если первый императив является ориентационной нормой, то второй имеет явно директивный характер. Этот императив предписывает ученому незамедлительно передавать плоды своих трудов в общее пользование, то есть сообщать свои открытия другим ученым тотчас после проверки, свободно и без предпочтений. Научные открытия являются продуктом социального сотрудничества и принадлежат сообществу. Они образуют общее достояние, в котором доля индивидуального «производителя» весьма ограничена. «Права собственности» в науке фактически не существует. Эпонимическая традиция[8] не дает первооткрывателю каких-либо исключительных прав или привилегий по использованию этого открытия. Потребность ученого как-то воспользоваться своей интеллектуальной «собственностью» удовлетворяется только через признание и уважение, которые он получает как автор открытия. Отсюда повышенное внимание к вопросам научного приоритета[9].

Бескорыстность. Стремление ученых к приоритету создает в науке своего рода конкурентные условия. Такая ситуация может толкать на какие-то особые действия, предпринимаемые специально, чтобы затмить соперников. Эти действия способны исказить нормальный ход исследования и соответственно его результаты. В качестве «противоядия» указанным побуждениям выдвигается требование бескорыстной деятельности. Эта норма предписывает ученому строить свою деятельность так, как будто кроме постижения истины у него нет никаких других интересов. Р.Мертон излагал требование бескорыстности как предостережение от поступков, совершаемых ради достижения более быстрого или более широкого профессионального признания внутри науки. В трактовке Б.Барбера эта норма направлена на осуждение ученых, использующих исследования как способ достижения финансового успеха или приобретения престижа вне профессионального сообщества. В общем императив бескорыстности (это ориентационная норма) в наиболее широком толковании утверждает, что для ученого недопустимо приспосабливать свою профессиональную деятельность к целям личной выгоды. Организованный скептицизм. Это одновременно и методологическая и институциональная норма. Сам Мертон рассматривал именно первый аспект – организованный скептицизм метода естественных наук, требующего по отношению к любому предмету детального объективного анализа и исключающего возможность некритического приятия. Для науки нет ничего «святого», огражденного от критического анализа. В то же время норма организованного скептицизма является и директивным требованием по отношению к ученым. В таком аспекте данная норма рассматривалась Н.Сторером[10]. Поскольку работа каждого ученого-естественника строится на результатах предшествующих исследований, умышленное или неумышленное отступление от истины является преступным по отношению к развитию науки. Отсюда следует, что никакой вклад в знание не может быть допущен без тщательной, всесторонней проверки. Норма скептицизма предписывает ученому подвергать сомнению как свои, так и чужие открытия и выступать с публичной критикой любой работы, если он обнаружил ее ошибочность. По определению Сторера, «ученый – это человек, который питает придирчивый интерес к делам своего соседа»[11].

Институционализированное требование публичной критики. любой замеченной ошибки создает уверенность в надежности и правильности тех работ, включение которых в архив науки не сопровождалось критической реакцией. Императив организованного скептицизма создает атмосферу ответственности, институционально подкрепляет профессиональную честность ученых, предписываемую им нормой бескорыстия. Хотя Мертон провозгласил поведенческий подход и первым предложил рассматривать появление нового знания не как следствие рационального развития наличного знания (это остается предметом логики науки), а как результат деятельности по некоторым правилам, – тем не менее идентификация норм научного этоса связана у него не с изучением реального поведения людей науки, а с представлением о функциональной рациональности социального института науки. Названная комбинация норм оптимально обеспечивает цель науки – прогресс научного знания; и нормы являются средством, способствующим достижению этой цели: ученый должен делать то, что полезно для науки. В теоретической системе описания научной деятельности очень важен вопрос, почему ученый будет делать то, что «должен». Какая движущая сила направит его к исполнению предписываемых норм поведения? Выше уже было отмечено, что движущую силу функционирования всего социального института науки Мертон нашел в профессиональном, которого добивается ученый. Являясь вознаграждением и само по себе, признание создает основу для удовлетворения индивидуальных потребностей ученого и продолжения научной деятельности. Но получить его можно только за научные результаты, которые недостижимы без выполнения норм научного этоса. Таким образом, в концепции Мертона действенность этических норм основана на предположении о полной рациональности поведения ученого. В течение всех 60-х годов эти представления о научном этосе (с добавлениями или поправками в отношении отдельных норм) не просто сохранялись, но были широко развиты и использованы[12]. Тем не менее в конце 50-х – начале 60-х годов, когда всеобщая удовлетворенность наукой и ее вкладом в развитие общества снизилась резко, возникла потребность исследовать закономерности реальной научной деятельности, протекающей в совершенно определенных, конкретных условиях. Представления о нормах, являющихся неким постоянным регулятивным идеалом, без изучения поведения и самосознания ученых в реальных обстоятельствах, – оказалось явно недостаточно. В цикле работ конца 50-х и начала 60-х годов Мертон перешел к задаче исследовать не то, что должен делать ученый, а что он реально делает. Представление о нормах и ценностях, интериоризированных ученым в силу его приверженности к науке, сохраняется, но теперь вовлекается в рассмотрение «патология» науки – конкуренция, подозрительность, зависть, скрытый плагиат и т.п. (сходный с фрейдовским перечнем отклонений от нормы). По Мертону, патология науки вносит свой вклад в мотивацию ученого, в результате чего возникает «амбивалентность» – двойственность и противоречивость мотивов и соответственно поведения. Исследуя приоритетные конфликты (1957) и многократные открытия (1961), Мертон «убедился, что реальные отношения между людьми науки существенно отличаются от предполагаемых по нормам»[13]. Для описания реального поведения ученых дополнительно к нормам научного этоса Мертон вводит еще девять пар взаимно противоположных нормативных принципов. Идея «социологической амбивалентности» состоит в том, что в своей повседневной профессиональной деятельности ученые постоянно находятся в напряжении выбора между полярными императивами предписываемого поведения.

Так ученый

1) должен как можно быстрее передавать свои научные результаты коллегам, но он не должен торопиться с публикациями;

2) должен быть восприимчив к новым идеям, но не должен поддаваться интеллектуальной «моде»;

3) должен стремиться добывать такое знание, которое получит высокую оценку коллег, но работать он должен, не обращая внимания на оценки других;

4) должен защищать новые идеи, но не должен поддерживать опрометчивые заключения;

5) должен прилагать максимальные усилия, чтобы знать относящиеся к его области работы, но при этом помнить, что эрудиция иногда тормозит творчество;

6) должен быть крайне тщательным в формулировках и деталях, но не должен углубляться в педантизм, ибо это идет в ущерб содержанию;

7) должен всегда помнить, что знание универсально, но не должен забывать, что всякое научное открытие делает честь нации, представителем которой оно совершено;

8) должен воспитывать новое поколение ученых, но не должен отдавать обучению слишком много внимания и времени;

9) должен учиться у крупного мастера и подражать ему, но не должен походить на него. Эти принципы универсальны и подходят любой эпохе.

Таким образом, можно с успехом реализовать любые научные задачи с применением новых технологий, но с основой на классические принципы. В этом заключается один из путей решения новых задач диалога и коммуникации в науке. Помимо этого, хотелось бы особо подчеркнуть, что слепое следование искусственным правилам и установкам тоже ошибочно. Кроме правил, законов и установок существуют общечеловеческие нравственные принципы, которые являются первоосновой для любых правил. И в первую очередь, развитие науки и технологии должно определяться этими фундаментальными истинами. Иначе и наука, и научное познание рискует превратиться в инструмент самоуничтожения человечества, которое подобно неразумному ребёнку, взявшему мощное оружие, и не знающему, как с ним обращаться, нанесет само себе и всему остальному миру непоправимый вред.